– Вот это не тебе решать, землячок. И не тебе борзеть. Тебя никто не знает, несмотря на звон. Ларей – как там тебя? Ну-ка, объявись – какой пробы? Медь, сталь, а может серебро, а?
– И опять ты нукаешь, что ужасно некрасиво. И на этапе такие вопросы задавать в лоб – неправильно. Это только псовым под стать и лягавым на руку. И хотя ржавые, по нынешним временам, многое вольно толкуют, но старый обычай для всех честных бродяг – это обычай, а не вонь парашная. Разве ты представился, порог переступив? Нет, ты наугад людей обложил, шпаной назвал. Да знаешь ли ты наши порядки, парень?
Указ чувствовал, что дал промашку, мелкую, но все же… Но ведь он чётко знал заранее, что никого из ему равных не было в камере. А тут этот старпер… Но не считать же его за ржавого, в натуре… Указ зло бухнулся на привинченную к полу табуретку напротив Гека и по новой вперился ему в переносицу (так легче гляделось, чем в эти сволочные зрачки).
– Папаша! Не тебе меня учить правилам жизни в доме моем. Меня подтверждали честные люди, они отвечают за меня, а я за них. Вижу, ты тоже с малолетки путь держишь… И я на ней был… Но и только. Я, может, из-за этого, из-за пятьдесят восьмой общей нашей мачехи, и разговоры пока по-хорошему веду. Но твоё нахальство начинает меня доставать. Не тебе, понял, не тебе меня правилам учить, понял?
– Ты бы прискинул лепень, сынок… – Ирония явственно слышалась в голосе Ларея, но взгляд его по-прежнему был холоден и угрюм.
Вся камера, молчаливым кольцом окружившая сцену «тусовочного базара», зачарованно смотрела, как закоренело-бледное, сероватое лицо Указа покрылось багровыми пятнами – тут не было двух мнений – стыда; случайного народа в камере было немного, остальные же знали о существовании старинного, уже и необязательного пожалуй, но никем не отменённого обычая – снимать верхнюю одежду, садясь за стол в камере (если не было ощутимого, минусового дубаря – а здесь было тепло и душно). Указ попался, как последний «укроп», тому было бы простительно, да и с Указа при иных обстоятельствах никто не спросил бы за такую ерунду, но речь шла о правилах и понятиях, монопольными толкователями и хранителями которых с давних пор выступала золотая проба, та, в которую на Кальцекковском сходняке возвели Указа… А теперь – в который уже раз за пять минут – его ткнули рылом в незнание и несоблюдение… Стыд распирал Указа за собственную расхлябанность и глупость, стыд и чёрная злоба… Погоди, погоди, ублюдок… Сейчас…
– Ты прав, папаша, перегрелся я… – Указ, не вставая с места, стянул пиджак и сунул его, смеясь, назад, Хомуту. – Однако речь у нас идёт вовсе не о том, как ходить и как садиться. Тебе был задан вопрос – кто ты, кто тебя знает и кого ты знаешь. Что до меня – сам же звякнул, что слышал обо мне, фэйс мой знаешь и погоняло… И другие меня знают – чего представляться? А вот ты…
– Стоп. Давай соблюдать очерёдность: задал вопрос – выслушай ответ. Согласен?
– Убедил. Слушаю тебя. Все слушаем…
– Отвечай за себя, не ссылайся на всех – ещё есть одно старое правило… Отвечаю: тех, кого я знаю, – в живых уж нет, из современных – по жизни не часто доводилось пересекаться, не моя вина… Разве что – Дельфинчик, на «Пентагоне» соприкоснулись краешком. Ещё кое-кого мог бы назвать, но это потом… Отвечаю, кстати говоря, всем – как ты спрашивал, ибо одному тебе и не дал бы ответа. Пробой ты не вышел, с меня объяву требовать.
В тишине, и без того изрядной, почти не слышно стало даже свистящего дыхания обалдевших зрителей. Подобного на своём веку никто из сидельцев ещё не видывал и не слыхивал: авторитетному золотому публично такие слова кидать?… И не от вражеской пробы, а как бы свыше… Мама… а не сам ли это…
Мысли бешено скакали в голове Указа: маловероятно, что Ван, какие бы параши ни ходили среди сидельцев, но и не самозванец лягавской, две разогнутых зоны за ним, если сучий «Пентагон» считать, точняк… Любой ржавый руку бы отдал за подобный подвиг. На портачки бы самолично поглядеть, не с чужих слов, посмотрим, когда заделаем… да хоть кто он там… срочно надо заделать, намокро, не то авторитету – п…
– Как понимать твои слова, чувак? Что твоя проба выше… или что я не в своей? – Указ опять оскалился улыбкой и подтянул руки поближе к себе, словно готовясь к прыжку. Главное – сбить этого гада с уверенной позы… пусть поменжуется… Нет, не так в своих мыслях видел Указ предстоящий разговор с непонятным пророком из черт те откуда: во-первых – в возрасте мужик, но не так чтобы очень, младше гораздо, чем вычислялось по рассказам, во-вторых – кто кого меряет да взыскивает?… По идее, оправдываться и трясти регалиями должен бы Ларей, а теперь получается, что он, Указ, – не какой-нибудь сявка с ординара – оправдываться должен. А мужик – как состав на рельсах – не свернуть в другую сторону…
– Как? Ты же вроде претендуешь на роль объяснителя, который в советах не нуждается… Хорошо, разберёмся вместе… Ты долги всегда отдаёшь, когда божишься? А, Указ?
– Что это за пробивки? Чо мусолишь, не пойму?
– Вопрос задан. По твоему же требованию истину качаем.
– Отдаю – иначе не бывает. К чему вопросец?
– К слову, раз уж речь зашла о «Веточке»-малолеточке, пятьдесят восьмой доп. Малька помнишь? Чомбе, Карзубого, Гурама?
– Чомбе помню, а с Карзубым – с Энди, да? – ещё на тридцатом спецу два года чалились…
– А Малька?
– При чем тут Малёк? И его припоминаю, шпилять был мастер…
– Ты у него ничего не занимал?…
Занимал… Да, Указ помнил тот случай, когда перехватил червонец до первой берданы, у Малька занял, да повязали его в тот злосчастный день да прикрутили год за «дурь» и портачку. Все законно – форсмажорные обстоятельства, тогда отдать не мог – разрешается позже, по возможности, с компенсацией… Помнил, помнил… А потом забыл… ох ты черт!…
– Занимал. Я помню и не отказываюсь. Червонец на портачку.
– Отдал? Публично спрашиваю…
Ну же подлюга! Такую мелочь во что раздувает! А следующий вопросик от этого ублюдка будет: «Божился?». Ну, вафель семипидорный!…
– Ты кто, меня спрашивать? Мне и без тебя есть перед кем ответ держать и перед кем оправдываться, понял? – Сказал и сразу осознал, что сглупил – не следовало ставить вопрос и давать время на ответ… и откуда знает тот случай… перед сходняком-то я отвечу…
– Да я-то давно все понял. По понятиям – ты прав: можешь держать ответ перед своей пробой, а здесь уклониться. Имеешь право… Так что?
Что – что? Право-то он имеет, конечно… Ну, хитрожопый же гад!!! Если он уклонится от ответа («публично», мать и перемать!), авторитет он здесь в момент утратит, и подъёмным краном его не восстановишь. Скажут – дутый, гнилой и ершистый… Личный авторитет пострадает и авторитет пробы… А за это – никакой сходняк не простит, хоть наизнанку вывернись. Если по ушам – так ещё награда, а то и на вилы…
– Не отдал, не спорю. Почему – ты должен понимать, раз про тот случай знаешь… Но тут нет вопросов – и я перед Мальком законно отвечаю по полной, на «американку». Заявляю при всех. – Указ выбрался из-за стола, подошёл к умывальнику, смочил руки и лоб. В голове ревели бесполезные обрывки мыслей: «Гад, гад… убить…» Обернулся резко. – Но перед ним, а не перед тобой, псиное твоё рыло… и скуржавое!
– …Малька уж нет с нами, но он передал: не в претенз… Что-о-о?… Сука ты позорная! Падалью отве…
Впоследствии Гек неоднократно вспоминал тот эпизод, в тщетной попытке достоверно понять: действительно ли он хотел разрядить атмосферу и спасти Указа, или вдохновенно и вовремя подгадал фразу, чтобы создать у зрителей нужное впечатление… Задним числом хотелось ему думать, что от души говорил… Но с другой стороны – случилось то, что случилось, и было оно рациональнее…
Указ ринулся вперёд со всей возможной резкостью и неожиданностью, вытянув кулаки в прыжке. Гек боком упал на стол и подался навстречу. Правой снизу в живот притормозил живую торпеду – кулаки и лоб пролетели сверху – левой ладонью поймал квадратную челюсть и резко, на разрыв, дёрнул вбок и вверх. Все было элементарно и запросто: через секунду Указ тёплой ещё колодой, животом вниз, валялся на цементном полу, а мёртвые глаза словно изучали потолок. Гек наклонился к нему, не вставая, рывком вернул лицо на место – отлично, абсолютно без крови обошлось…
– Батюшки светы! Да он никак шею себе свернул! – громко удивился Гек. Он уже был на ногах и в упор глядел на свиту поверженного Указа. Секундное замешательство, вызванное быстротой свершённой дуэли, возможно и спасло им жизни: они ожидали, что Указ встанет и настанет ясность – как действовать… Но Указ был мёртв…
– Кому ещё здесь мерещатся скуржавые? Тебе? – Хомут протестующе замычал, прижимая к животу доверенный ему пиджак. – Тебе? Или тебе?
Лунь, Амбал, Сантьяго отскочили назад, сбились спина к спине, ожидая мочилова от всей камеры.
– Ну что жмётесь? Или следы на вас?… – Махнул рукой: «Все в стороны!»… – Вы четверо – по жизни кто? В темпе!
